Нетрадиционная медицина

ак бы ни удивляли зигзаги человеческой пси­хологии и капризы общественного мнения, их на­до принимать такими, какие есть. Более того,

надо изучать закономерности, которым они подчиняются, оце­нить критически не только шарлатанов-знахарей и легко­верных больных, но и прежде и строже всего деятельность тех врачей, которые в силу разных причин способствуют процвета­нию знахарства. Чтобы лечить больного, надо вначале поста­вить диагноз, а чтобы излечить общество от такой опасной болезни, как знахарство, надо познать природу этого явления, суть, сильные и слабые стороны и порождающие причины.

При анализе конфронтации сил врача и знахаря выясняет­ся, что, как это ни странно, есть немало факторов, которые работают в пользу знахаря и во вред врачу. Одни из них — ре­зультат стиля работы и личности врача, другие действуют не­зависимо от него.

Прежде всего, это фактор запрещенного плода — он сладок, соблазнителен и щекотлив. Приведу несколько забавных при­меров. Предприимчивый торговец повесил у входа своего мага­зина обращение к посетителю: «Просьба на потолок не смот­реть!» Представленная на потолке в примитивной форме рек­лама имела гораздо больше успеха, чем другие — богато и красиво оформленные.

В течение ряда лет я говорил на лекции студентам, что приведенные в учебнике симптомы Герхарда, Фридрейха и Вин- триха, свидетельствующие о наличии в легких каверны, в на­ше время потеряли свое диагностическое значение, поэтому нет смысла запоминать их. И вот результат: когда на зачете или экзамене я спрашиваю о симптомах каверны, студенты по­рою не помнят элементарные из них, например, кашель с мо­кротой и влажные хрипы, но исправно приводят и чётко ин­терпретируют названные выше три симптома.

В 1911 году из Лувра была украдена всемирно известная картина Леонардо да Винчи «Джоконда». Ее нашли и верну­ли в музей через два года. И вот выяснилось, что за те два года, когда картина отсутствовала, зал, где она ранее висела, посетило больше людей, чем за двенадцать предыдущих лет, когда картина была на месте.

Да, есть что-то неумолимо притягательное в необычном, сенсационном и запрещенном!

Кого можно сегодня удивить тем, что врач вылечил боль­ного от той или иной, даже самой тяжёлой болезни? В век ликвидации многих инфекционных болезней, пересадки орга­нов и приживления оторванных конечностей не мудрено при­выкнуть ко всему. А вот вылечился у знахаря — это совсем другое дело, в этом есть что-то рискованное, престижное, вы­зывающее интерес и сочувствие окружающих. Пользоваться платной услугой иглотерапевта, достать за дорогую цену му­миё, доставить за свой счёт знахаря из другого города — всё это служит своеобразным свидетельством заботы близких о больном, для которого им ничего не жалко. Вызов бесплат­ного участкового врача и даже консультантов рангом повыше не гарантирует такой репутации.

Гирей на чаше весов знахаря является также полное из­бавление им больного от такого неприятного периода взаимо­отношения его с врачом, как обследование.

Гарантированная заработная плата ставит врача в поло­жение обязанного лечить, в то время когда знахарь не обязан делать этого, а лечит в порядке личной инициативы, чуть ли не по зову сердца. Оказывая такую услугу, знахарь ставит больного в положение своего должника. Каким бы печальным ни был исход услуги знахаря, ни больной, ни его близкие не могут предъявить ему претензии, потому что они сами соучаст­ники этого исхода, да и неудобно упрекать в чём бы то ни бы­ло человека, который хотел помочь, но по зависящим или не зависящим от него обстоятельствам сделать этого не смог.

Вот и получается, что врачи лечат сотни и тысячи боль­ных, показывая нередко чудеса самоотверженности и профес­сионального мастерства, днём и ночью стоят на страже здоро­вья людей, в любую погоду и по любой дороге бегут к больно­му по первому его зову, забывая о перебоях собственного сердца, и это воспринимается общественностью как само собой разумеющееся; только узкий круг пользующихся их услуга­ми людей знает этих скромных, очень нужных обществу тру­жеников. Но стоит какому-либо знахарю вылечить больного — это становится сенсацией, разговорам об этом конца не быва­ет. А каково отношение к ошибкам и неудачам тех и других? Врачебные промахи с ходу поднимаются на щит и служат предметом многих пересудов, а неудачи знахаря объясняются или «искажением эффекта», или тем, что не сработал метод, или, наконец, тем, что ему помешали. Но боже упаси, если врач ошибётся или, что еще хуже, если больной, которому не смог помочь врач, попадет к знахарю и тот ему принесет об­легчение! Случай этот станет достоянием широкой обществен­ности и послужит поводом для далеко идущих выводов, бес­спорным аргументом доказательства всесильности знахаря и беспомощности врачей и медицины в целом.

… Оперировали больного с опухолью брюшной полости. На операционном столе был установлен диагноз «рак кишеч­ника». Бугристая опухоль размером с гусиное яйцо, исходя­щая из петли тонкой кишки, спаялась с окружающими тканя­ми, в том числе и с сальником. Забрюшинные лимфоузлы уве­личены и плотны — значит метастазы. Уверенность хирурга в своём диагнозе была так сильна, что он даже не взял кусо­чек ткани на гистологическое исследование, обязательное в по­добных случаях. Положение было оценено как безнадежное и брюшную полость зашили без попытки удалить опухоль. Род­ственникам объяснили всё, и после заживления раны больно­го выписали домой. Ему дали первую группу инвалидности. Вопреки ожидаемому ухудшению состояния больного, ему становилось всё лучше и лучше. Прошли год, два, три — и больной почувствовал себя почти здоровым. За время болез­ни от нечего делать больной связался с религиозной сектой, с увлечением читал «Евангелие» и «Ветхий завет», выполнял замысловатые обряды, принимал какие-то народные средства, приносимые своими новыми собратьями по вере. И вот три раз­ных мнения о выздоровлении этого больного. Вывод врачей: видимо, допущена ошибка в диагнозе — у больного был не рак, а какой-то воспалительный процесс, скорее всего продук­тивный туберкулез кишечника, внешне очень похожий на рак. Мнение верующих: Бог помог, вера в него и молитва ему; од­ному ему уповайте и на него одного надейтесь. Мнение об­щественности: знахари помогают там, где врачи бессильны.

Из всех специальностей больше всего на дилетантские суж­дения «повезло», пожалуй, медицине и юриспруденции: лю­бой обыватель считает себя достаточно компетентным, чтобы давать им безапелляционные оценки и советы. Никому бы и в голову не пришло летать на самолётах, сконструированных врачами, или строить мосты по проекту юристов. А вот в том, как и чем лечить больных, и в оценке деятельности врача в советчиках и судьях недостатка никогда не бывает.

О престижном преимуществе знахаря перед профессиональ­ными врачами свидетельствует и случай, описанный И. Киси — ным.

… Один парижский знахарь был привлечен к суду за не­законное врачевание. Но суду он представил … диплом вра­ча, прося не разглашать это обстоятельство. По его мнению «разоблачение» могло сократить практику, т. к. у знахаря лечатся те, кому не могли помочь врачи.

В том, что знахарь одерживает верх над врачом, нередко вщюват и сам врач. Наиболее частыми промахами с его стороны являются следующие.

Первый. Врач в своей повседневной практике далеко не всегда отдаёт должное психотерапии. Озабоченный главным образом диагностикой и патогенетическим лечением, направ­ленным на ликвидацию самой болезни, врач зачастую не находит времени для продуманной беседы с больным, облег­чающей его душевные и физические страдания, не использует

своих возможностей для улучшения его самочувствия и наст­роения, поддержания в нем веры в выздоровление.

Между тем повседневная практика подтверждает чрезвы­чайную важность психотерапии в деятельности врача. Боль­шое упущение делают те врачи, которые, излечивая тело, забывают об излечении души и воздействии на тело через психику. «Влияние на тело определенным образом настроен­ной фантазии — одно из старейших наблюдений, сделанных человеком»,— писал австрийский писатель и врач Э. Фейх — стерлебен.

Психотерапия важна при любых заболеваниях, а пои забо­леваниях психического или нервного происхождения она име­ет первостепенное значение. К сожалению, мы не всегда и не полностью используем все ее возможности из-за недомыслия, лени, невладения методикой или неумения рационально рас­пределить свое время и силы, значительная доля которых уходит на ненужную писанину, затяжные пятиминутки, со­вещания и другие формальности. Что же касается знахаря, то он, начисто свободный от этих времяпоглощающих меро­приятий, а также от диагностических забот и причинного ле­чения, всю свою неуемную энергию, изобретательность и жиз­ненный опыт направляет именно на психотерапию и, разуме­ется, больше преуспевает в этом, чем профессиональный врач. Знахарь имеет в своем арсенале немало испытанных способов эффективного воздействия на психику больного, причем он применяет их с учетом индивидуальных особенностей паци­ента, вероисповедания, прошлого и настоящего и других кон­кретных условий. И время от времени оказывается на коне, а профессиональный врач терпит неудачу. На всю жизнь за­помнился случай, когда такое фиаско потерпел и я.

…Вскоре после окончания института, когда я работал в районном центре, меня вызвали к больной в соседнее село. За мной приехал муж больной, директор местной школы. Мы ехали верхом, преодолевая поворот за поворотом крутого, скользкого от быстро тающего снега подъема и Расул Маго­медович (назовём директора так) вводил меня в курс болезни своей жены. Из его рассказа у меня сложилось определенное мнение о самой больной и ее болезни: безропотная, болезнен­ная и обремененная заботами женщина, рано вышедшая за­муж и к двадцати семи годам имеющая Шестерых детей, не считая умерших. Частые задержки мужа на работе, связан­ные с мероприятиями в школе, она воспринимает очень рев­ниво, замыкается в себе, плачет. Вчерашний приступ, кото­рый начался ровно в 12 часов ночи, тоже был связан с позд­ним приходом мужа: её начало трясти, закатила глаза, ста­ла кричать, потом скорчилась вся в судороге и вот до сих пор судорога не отпускает её. На крик напуганных детей со­брались соседки. Фельдшера дома не оказалось—уехала в го­род. Приглашенная бабка безапелляционно установила свой диагноз: в больную вселился чёрный джин и предложила свой рецепт изгонения джина — зарезать чёрную овцу, тёплую шкуру одеть на ноги больной, мясо раздать верующим, а шку­ру с перешедшим в неё джином — ей, бабке.

— Поймите, овцу мне не жалко, могу хоть десять заре­зать,— горячился Расул Магомедович,— но как я, директор школы и парторг колхоза, после этого в глаза людям посмот­рю? Что скажут учителя, ученики, колхозники, какой пример я им подам?

Приехали. В тёмной, жарко натопленной и душной комна­те с низким потолком на кровати у стены лежит очень худая и бледная женщина. Когда глаза привыкли к темноте, стали заметны сидящие в ряд у стены прямо на полу около десятка женщин, преимущественно пожилых, в чёрных платках, в ко­торых спрятано всё кроме глаз — настороженных и недобро­желательных. Начал осматривать больную и прежде всего убедился в том, что ничего опасного у больной нет; об этом свидетельствовали пульс, дыхание, состояние живота. Как я и предполагал при разговоре с мужем, у женщины — истерия.

Работая в годы учёбы в институте на скорой помощи, я стал­кивался с такими больными и… не любил их: хотя препода­ватели и старшие товарищи и говорили нам, что истерия—не притворство, а болезнь, всё равно трудно было отделаться от мысли, что здесь не обходится без элементов притворстйа, хо­тя бы подсознательного. П. Дюбуа считал истерию не болез­нью, а самовнушением, а Ж. Шарко назвал ее обезьяной всех болезней, имея в виду свойство больных истерией имитиро­вать любую болезнь.

Вот она лежит, судорожно напряженная, как струна, дро­жит мелко, как испуганная лошадь, стонет и делает вид, что находится в бессознательном состоянии, хотя все слышит и осмысливает. Когда имеешь дело с такими больными, все­гда оказываешься в затруднительном положении: теоретиче­ски знаешь, что больную надо чем-то удивить, потрясти, сбить с толку неожиданной выходкой, но практически не зна­ешь, как это осуществить. Рассказывают о случаях, когда исте­ричек выводят из такого состояния… пощечиной. Как-то я читал об излечении кликуши (разновидность истерии) про­поведником Иоанном Кронштадским. Когда к нему привели дико кричащую, бившуюся в истерическом припадке женщи­ну, проповедник, размахнувшись, с силой ударил в лоб при­частной ложкой и сурово прикрикнул «Открой глаза!» Жен­щина охнула от неожиданности, открыла полные ужаса гла­за и перестала кричать. Проповедник сказал что-то об изгна­нии из больной беса, трижды крестообразно подул в лицо женщины и она выздоровела.

Разумеется, ничего подобного я не мог себе позволить, а другие способы потрясти психику больной были мне неведо­мы. К тому же говорить с ней можно было лишь через пере­водчика. Я сделал всё, что мог в данных условиях: местные тепловые процедуры, массаж, успокоительные средства. И ей стало лучше: судороги постепенно прошли и больная погру­зилась в спокойный сон. Однако какая-то тревога, подсозна­тельное ощущение, что последнее слово в этой ситуации не за мною, а за этими бабками, которые злорадно смотрели на все. мои старания, не покидали меня. Уезжая, я дал мужу подробную инструкцию на случай повторения приступа, оста­вил необходимые лекарства и попросил его позвонить на сле­дующий день и сообщить о состоянии жены. Но он не позво­нил ни на следующий день, ни через неделю. При случайной встрече со мною он был явно смущен:

— Стыдно было, вот и не звонил. Поднял я всё-таки лапы перед бабками! А что было делать? Вначале вроде все было нормально — жена встала, ужин приготовила, с детьми пово­зилась, всё как всегда. Но ровно в 12 часов, как в предыду­щую ночь и как накаркала бабка, у неё возобновился при­ступ— судороги, дрожание, клацание зубами. Дети просну­лись, крик, шум. Опять соседки, опять бабка. И стали меня стыдить, что, жалея паршивую овцу, я гроблю свою жену. Что было делать? Зарезал чёрную овцу, будь она трижды не­ладна, мясо раздал собравшимся и детям немного оставил, как они советовали, шкуру наизнанку одел на ноги жены — и тут же всё прошло. И больше, слава богу, приступ не по­вторился.

Что ж, всё понятно: ритуал с резанием овцы — фактор куда более внушительный и накладный, чем бесплатная услу­га врача. После такого ритуала повторять приступ было бы не только неудобно перед односельчанами, но и расточитель­но. Где-то в закоулках сознания больной, я уверен, эти моти­вы определенно фигурировали!

Случай этот и своё бессилие перед такими больными на­столько поразили меня, что я написал в газету «Медицинский работник» статью о необходимости преподавания психотера­пии в медицинских институтах. Я призывал от общих фраз о важности учения Павлова об условных рефлексах и влияния психики на работу всего организма перейти к конкретным мерам, а именно — разработке и обучению студентов и врачей методологии психотерапии с учётом заболевания, состояния больного, возраста его и прочих конкретных данных.

С удовлетворением отмечу, что сейчас как в медицинских вузах при обучении студентов, так и в повседневной врачеб­ной практике психотерапии и деонтологии во всех аспектах уделяется должное внимание, что тем более обязывает врачей быть в этом вопросе на высоте своего положения.

Второе обстоятельство, ставящее знахаря в более выгодное положение, чем врача: знахарь в силу своей некомпетентно­сти в сути и исходах болезней, более уверенно ведёт себя в отношении так называемых неизлечимых больных, чем врач. Верит ли сам в выздоровление больного или нет, но при­держиваясь своего стиля, он храбро и безоглядно обещает больному и его родственникам полное излечение, лихо на­значает ему всё, что имеет в своём арсенале, в том числе тонизирующие, стимулирующие, обезболивающие и прочие средства, травы, корни, составы и тем самым поддерживает в бол:,я. м и его близких веру в выздоровление. А поскольку многие болезни протекают волнообразно с чередованием пе­риодов улучшения и ухудшения, любое, даже кратковремен­ное улучшение приписывается ему, а ухудшение — не завися­щим от него обстоятельствам. Что касается врача, то он видит исход болезни и судьбу больного дальше знахаря; он значи­тельно раньше замечает замаячивший вдали призрак леталь­ного исхода. И призрак этот парализует волю и сковывает мышление многих врачей; они опускают руки, теряют инте­рес к 0 л.^ному и это обстоятельство не ускользает от на­стороженного внимания больного и его близких.

… Мальчик 12 лет с лимфолейкозом дрогнувшим голосом говорит посетившему его в больнице отцу:

— Папа, наверное у меня неизлечимая болезнь: раньше врачи были так внимательны ко мне, а сейчас вообще пере­стали интересоваться мной.

Не у всех врачей, к сожалению, хватает такта, душевной теплоты, старания и умения поддержать искорку надежды в больном, не имея её у себя.

Попадание под гипноз неотвратимо близкого печального исхода болезни — грубый тактический и деонтологический промах врача. Каким бы ограниченным ни казался нам став­ший обозримым последний и наиболе трудный участок жиз­ненного пути больного, долг врача — максимально удлинить его, сделать насколько возможно содержательным, насыщен­ным положительными эмоциями и свободным от отрицатель­ных. Никто не знает, кому сколько осталось жить, да и самый здоровый человек живёт не вечно. Все понимают это и тем не менее, если на каком-нибудь многолюдном собрании кто-то заявит во всеуслышание, что среди присутствующих есть один человек, который будет жить вечно, то каждый подумает о себе. Таково прекрасное свойство человеческой психики — не мириться с неотвратимостью беды, верить, надеяться. И вра­чу надо использовать это свойство как фундамент для поддер­жания веры больного в выздоровление.

Наш добрый старый учитель ныне покойный профессор А. Г. Подварко, много лет заведовавший кафедрой инфекци­онных болезней Дагестанского медицинского института, ча­стенько говорил, что для врача нет безнадежного больного, для него безнадежен только труп. Этим мудрым принципом надо руководствоваться врачам, когда они имеют дело с лю­бым больным, в том числе и с тем, чьи дни сочтены, не прекра­щать и не убавлять усердия в оказании ему интенсивной вра­чебной помощи до последнего его дыхания.

Другие непреложные качества врача — доброта и любовь к больному. Доброе и любящее сердце поможет найти опти­мальный выход из самых затруднительных положений и тог­да, когда разум бессилен, подскажет то единственно верное слово, которое утешит больного. Ведь даже одну и ту же ин­формацию можно преподнести человеку совершенно по-раз­ному. Вспомним притчу.

… Горец видел сон. Один толкователь снов отгадал его так:

— Тебе суждено похоронить всех своих братьев.

Горец обругал толкователя за плохое предсказание и бес­тактность и пошёл к другому толкователю. Тот объяснил сон иначе:

— Ты переживешь всех своих братьев.

Горец поблагодарил толкователя за доброе предсказание, щедро вознаградил его и ушёл довольный. А ведь суть обоих предсказаний одна и та же.

Третье обстоятельство, играющее отрицательную роль в де­ятельности и репутации врача, это то, что в прогнозе и лече­нии он чаще исходит не из сегодняшних возможностей меди­цины, а вчерашних. Обусловлено это несколькими причинами. Во-первых, учебники и руководства, по которым учатся сту­денты и врачи, уже в день своего выхода в свет в среднем лет на 10 отстают от достижений науки. Это тот срок, в течение которого книга пишется и издаётся. Пробел восполняется, конечно, лекциями и практическими занятиями, но не полно­стью. Во-вторых, и во время оформления учебника не все его разделы отражают уровень достижений медицинской науки на тот день. Ряд разделов, с которыми автор книги непосред­ственно не связан, автоматически переносится из издания в издание. Этим больше грешат руководства по таким объём­ным специальностям, как внутренние болезни, хирургия, пе­диатрия и другие и меньше — руководства, написанные груп­пой авторов. И, в-третьих, у некоторых врачей познания в своей специальности часто застревают на уровне обучения в инсти­туте, не всегда обновляются, хотя для этого и предусмотрены периодическая специализация, усовершенствование, семинары, специальная литература и т. д. А темпы движения науки и техники становятся всё более стремительными: рань­

ше моральное устарение новой техники наступало примерно через сорок лет, а теперь — по истечении восьми, а в элек­тронной промышленности — даже двух лет. Кто-то из авиа­конструкторов сказал, что самолёт, поднявшийся в воздух, уже отстал от современной техники. В силу таких темпов развития науки и техники, необновляемость знаний врача всё более ощутимо отражается на его деятельности.

Четвёртое обстоятельство, вытекающее из третьего и усу­губляющее его, это принижение, компрометация медицины, представление её не в лучшем виде самими же врачами. Про­исходит это ввиду слабой подготовки или недобросовестности врача, невыполнения им по недомыслию, лени или корысти профессиональных или деонтологических установок. Знахарь оказывается тут как тут и не преминёт воспользоваться про­махами врача.

… Оперировали старика по поводу туберкулеза позвоноч­ника, осложненного параличами ног и расстройством функции тазовых органов. Старик был крепкий, операцию и послеопе­рационный период перенёс хорошо. Тяжело переживая при­кованность к постели и потеряв надежду на выздоровление, больной и его жена воспринимали каждый нюанс в восстанов­лении здоровья с великой радостью. В замкнутом и плакси­вом старике обнаружились веселье и юмор. Появились ли дви­жения в пальцах, удалось ли оторвать пятку от постели, ел ли самостоятельно — всё передавалось медперсоналом и больны­ми из палаты в палату как большое событие с весёлыми ком­ментариями самого больного.

И вдруг что-то случилось — старик вновь впал в меланхо­лию и плаксивость, стал обиженно отворачиваться на обходе, а неотлучная жена его прятала глаза. В чем дело? Оказывает­ся, палатный врач, кстати, ассистировавший мне на операции, сказал больному:

— Не спешите особенно радоваться. Болезнь эта коварная, в любое время могут возобновиться и боль и параличи.

Трудно было поверить в это, ведь врач опытный, сам бы мог других уму-разуму научить. Но возмущение больных, бывших свидетелями разговора, не оставляли сомнения, что это так. Спрашиваю врача — почему он так говорил.

— А что тут такого? — был ответ.

— Как что? Прежде всего Вы сказали больному неправ­ду: при своевременности той операции, которую мы ему сде­лали, в 96 процентах случаев наступает стойкое излечение.

— Вот видите — 96 процентов! Значит у четырёх процен­тов бывает рецидив.

— Ну хорошо, пусть даже Вы правы на четыре процента. Объясните тогда другое: ведь и у безнадежного больного мы стараемся любыми путями поддержать веру в выздоровление. А здесь Вы одной фразой убили в нём эту веру. Не пойму мо­тивы, котерые Вами двигали.

— Ничего особенного не случилось,— примирительно ска­зал врач,— не надо делать трагедии. Если больной поправит­ся — всё забудется, если будет хуже — он и сам разуверится.

Больной выздоровел. Ушёл из больницы на своих ногах, трудится в огороде, как сообщил участковый врач, посещаю­щий его на дому. Но вера в медицину и врачей не восстаноци — лась. Ещё в больнице несколько раз я видел у его постели какую-то бритоголовую личность с бесстрастной толстой фи­зиономией, в неизменном черном бастоновом костюме в любую погоду. Он долго и тихо говорил со стариком, приносил какие — то книги. Как потом выяснилось, это был один из руководи­телей религиозной секты. Разуверившись во врачах, старик переключился на религию, заодно с нашими лекарствами «принимал» молитвы и по сей день глубоко убежден, что его можно было и не оперировать, что не операция подняла его на ноги, а религиозные премудрости.

Кандидат медицинских наук А. Катков выступил в «Неде­ле» со статьей «Исцеление волей», где рассказал о враче И. С. Павловой, вся жизнь которой прошла наперекор меди­цинским предписаниям и все это привело к тому, что «злове­щий диагноз митрального порока сердца через сорок лет с мо­мента его установления был снят… Сейчас И. Павловой ни за что не дашь ее 54 лет — так она удивительно стройна и прр- мо-таки пышет молодостью».

Если все это действительно так, то случай этот следовало разобрать в среде специалистов как врачебную ошибку или казус, а не делать обобщений на основании одного курьеза.

Оставим достоверность написанного на совести А. Катко­ва и спросим: многие ли из тех, кто поверит этим строкам, посчитаются с врачебными предписаниями? Какова цель пе­чатания статей, дискредитирующих медицину и пропаганди­рующих сомнительные установки?

Мы, врачи, люди одной идеологии и общих интерсов, слу­жащие одному делу — охране здоровья советского человека. В отличие от капиталистического общества, где господствует конкуренция, в нашей стране здравоохранение базируется на честном сотрудничестве и взаимопомощи. В выполнении сво­его святого долга перед обществом врачи обязаны быть спло­ченными, должны способствовать общему успеху, дорожить честью и репутацией белого халата.

Пятое обстоятельство, льющее воду на мельницу — знахаря, — предприимчивость. Вот уж действительно чему мы могли поучиться у знахаря — это предприимчивости, находчивости и расторопности! Сравнить хотя бы бойкость знахарей при рекламировании, сбывании сомнительных средств лечения с наблюдающейся нередко инертностью органов здравоохране­ния во внедрении в практику действительно ценных и апро­бированных методов диагностики и лечения.

Корреспондент М. Воздвиженский («Труд», 11 октября 1981 г.) повествует о досадной судьбе бальзама из тамбукан — ской грязи, изобретенного кандидатом медицинских наук A. JI. Шинкаренко. Бальзам обладает целебными свойствами при ожогах, язвенной болезни желудка и 12-перстной кишки, остеомизлитах, тромбофлебитах, эндартериитах, трофических язвах и других заболеваниях. Сколько людей, страдающих этими хроническими, трудно излечимыми заболеваниями, ис­пытав на себе все, что есть, и не добившись успеха, ждут еще чего-либо нового, более эффективного, чтобы если не изле­читься, так хотя бы добиться улучшения! Однако производст­во бальзама, авторское свидетельство на которое выдано… 30 лет тому назад, до настоящего времени не налажено. Пере­писка, которую автор бальзама, уже доктор наук, ведет с раз­ными инстанциями от Министерства здравоохранения РСФСР до Ставропольского крайисполкома, на территории которого находятся тамбуканские грязи, составляет уже пять пухлых томов, а воз, как говорится, и ныне там.

За производство этого препарата для лечения страдающих различными заболеваниями животных взялась даже ветери­нарная лечебница — в примитивных условиях, в деревянном сарае. Отсюда же брала А. Л. Шинкаренко свой бальзам и посылала в клиники по их запросам, здесь доставали его тай­ком и больные. Однако такое «подпольное» производство бальзама вскоре было прекращено.

Не выдержать сравнения руководителям и хозяйственни­кам, утопившим ценное лекарственное средство в бумажной круговерти, с бойкими торговцами эликсира АУ-8 из Риги, чисиссора Чернышова из Сочи, мази от всех болезней Голюка из Приморского края и другими дельцами от медицины. Ха­рактерная деталь: когда приморские ученые опубликовали: ряд статей о широком спектре биологической активности эле­утерококка, упомянутый выше Голюк начал применять само­дельные настойки его раньше, чем на Хабаровском химфарм — заводе была отработана технология производства экстракта из его корней.

Разработка новых методов диагностики и лечения и бы­стрейшее внедрение их в практику являются основой прогрес­са медицинской науки и практщш. Но когда у тех, кто по долгу службы обязан обеспечить внедрение нового, не хвата­ет инициативы, тогда и расцветает частное предприниматель­ство. Чаще всего больной идет к знахарю не от хорошей жиз­ни, а потому, что не находит должного внимания и помощи у медицинских работников. Вот пример.

… Обсуждаем на клинической конференции больного 42 лет, чабана по профессии, с запущенным туберкулезом лег­ких. Лицо худое, землистое, выпученные мутные глаза; си­нюшные губы судорожно ловят воздух. На рентгенограмме сольного видно множество каверн в обоих легких. Сейчас в диагностике и лечении туберкулеза достигнуты такие успе­хи, что подобных больных практически не должно быть. По­чему же ойи все же встречаются, почему этот больной с запу­щенной болезнью не обратился своевременно к врачу?

— Как не обратился?.. Обращался…— делая остановки после каждого слова, чтобы отдышаться, говорит больной,— еще три года назад меня из района посылали в диспансер… Целую неделю жил у знакомых, обследовался — сегодня ана­лиз, завтра рентген, опять рентген, опять анализ и так без кон­ца. Я говорю врачу — давай быстрей, больше ждать, не могу, знакомые, у которых остановился, на меня косо смотрят: я кашляю, а у них дети. А врач меня — опять на рентген… Ну, ладно, делай раз надо. Пришел еще раз, а рентген не ра­ботает, сломался… и не известно когда исправят… Приехал до­мой, а районный врач кричит — почему заключение не при­вез?.. Как же я привезу заключение, если мне его не дали?.. Езжай, говорит, обратно, без заключения я не имею права те­бя лечить…

Больней сокрушенно махнул рукой, от разговора и непри­ятных воспоминаний лицо его покрылось испариной.

Молчим уныло — стыдно за медицину, за нашу службу, за свою причастность ко всему этому.

— Что же дальше?

— А дальше, брат повел меня к мусульманскому хакиму в соседний аул. Хаким успокоил меня, поговорил по-челове­чески, натер мне грудь козьим жиром, велел есть урбеч с ме­дом, дал отвар из трав. Бумагу сделал. Лучше стало и я боль­ше не пошел к врачам.

Больной нашел у знахаря внимание и сочувствие, которо­го не было у врачей. А в итоге болезнь запущена. Для того чтобы выявить одного больного туберкулезом или раком лег­кого в ранней, относительно легко излечимой, стадии, флю­орографическая бригада из 3—4 человек работает неделю и об­следует в среднем около двух тысяч здоровых людей. А этот больной пришел сам, но мы не сумели обеспечить ему поло­женное лечение и по существу погубили его здоровье.

Обращение больных к знахарям, порою безоглядное и про­тиворечащее здравому смыслу, это чаще всего попытка боль­ных компенсировать недостатки и промахи в медицинском обслуживании населения. Поэтому наиболее результативной мерой профилактики знахарства и борьбы с ним является улучшение качества и культуры медицинского обслуживания

населения вообще и работы каждого медицинского работника в отдельности.

Итак, знахарство на современном этапе — явление сугубо отрицательное и вредное для общества; оно не имеет никаких прав на существование. Именно поэтому с ним надо вести бескомпромиссную борьбу.

Однако может возникнуть вопрос: борясь со знахарством, не рискуем ли мы задушить на корню что-либо ценное, не отвергаем ли действительных феноменов — людей, умеющих одним им ведомым путем выяснить суть различных болезней и могущих лечить их?

Практически это исключено и вот почему: при современ­ном развитии медицинской науки с глубоким познанием про­цессов живого организма, один человек, не знакомый с осно­вами медицины, даже самый незаурядный, не в состоянии не только совершить переворот в медицине (а многие феномены, экстрасенсы и прочие разновидности неознахаря на это имен­но и претендуют), но и внести существенно новое в диагности­ку и лечение человеческих недугов. «Медицина стала науч­ной тогда,— пишет А. Гехт,— когда человеческое сознание оказалось в состоянии преобразовать накопленные сведения в стройную систему, абстрагироваться от них и сделать обще­значимые выводы… На этой стадии развития всякая попытка приписать чистой эмпирии решающую роль (при сознатель­ном отрицании современного уровня медицинской науки) дол­жна рассматриваться как шаг назад». С этим созвучно выска­зывание и академика А. Мигдала: «Вероятность того, что

посторонний неосведомленный человек подскажет глубокую научную идею, так же мала, как вероятность попасть в са­поги, спрыгнув с колокольни».

Однако не следует полностью отрицать, что кто-либо, втом числе и лицо, не имеющее медицинского образования, может обладать средствами или способами лечения, выявленными им самим или заимствованными из народной медицины. Поэ­тому к любой заявке подобного рода надо относиться со вни­манием и без предвзятости.